Неточные совпадения
Корабль
подойдет величественно
к самому
берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка.
Никогда еще большой корабль не
подходил к этому
берегу; у корабля были те самые паруса, имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла.
Едва мы
подошли к проливцу между Паппенбергом и Ивосима, как вслед за нами, по обыкновению, с разных точек бросились японские казенные лодки, не стоящие уже кругом нас цепью, с тех пор как мы отбуксировали их прочь, а кроющиеся под
берегом.
Мы
подошли к нашим палаткам, разбитым на самом
берегу, под деревьями, и застали Гошкевича среди букашек, бабочек, раков — живых и мертвых, потрошеных и непотрошеных птиц, змей и ящериц.
Но холодно; я прятал руки в рукава или за пазуху, по карманам, носы у нас посинели. Мы осмотрели,
подойдя вплоть
к берегу, прекрасную бухту, которая лежит налево, как только входишь с моря на первый рейд. Я прежде не видал ее, когда мы входили: тогда я занят был рассматриванием ближних
берегов, батарей и холмов.
Вы знаете, что были и есть люди, которые
подходили близко
к полюсам, обошли
берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями, — все это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты.
Мы все ближе и ближе
подходили к городу: везде, на высотах, и по
берегу, и на лодках, тьмы людей. Вот наконец и голландская фактория. Несколько голландцев сидят на балконе. Мне показалось, что один из них поклонился нам, когда мы поравнялись с ними. Но вот наши передние шлюпки пристали, а адмиральский катер, в котором был и я, держался на веслах, ожидая, пока там все установится.
Другой переводчик, Эйноске, был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и не пускают на
берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся
к мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо не были, а только в его заливе, который мелководен, и на судах
к столице верст за тридцать
подойти нельзя.
Однажды наши, приехав с
берега, рассказывали, что на пристани
к ним
подошел старик и чисто, по-русски, сказал: «Здравия желаю, ваше благородие».
— А куда Бог приведет. Работаю, а нет работы — прошу, — закончил старик, заметив, что паром
подходит к тому
берегу и победоносно оглянулся на всех слушавших его.
Когда мы
подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о
берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но,
к ужасу своему, почувствовал, что не могу двинуться с места. Я медленно погружался в воду.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на
берег и сильно встряхивался. В это время ко мне
подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы стали спиной
к огню и старались рассмотреть, что делается на реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не было видно.
Как только плот
подошел к противоположному
берегу, Чжан Бао и Аринин, захватив с собой по два ружья, спрыгнули на землю.
Через несколько минут мы
подошли к реке и на другом ее
берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки. Понукать лошадей не приходилось. Умные животные отлично понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую сторону реки.
В это время
подошел Олентьев и сообщил, что хлеб куплен. Обойдя всю деревню, мы вернулись
к лодке. Тем временем Дерсу изжарил на огне козлятину и согрел чай. На
берег за нами прибежали деревенские ребятишки. Они стояли в стороне и поглядывали на нас с любопытством.
На половине пути между селом Пермским и постом Ольги с левой стороны высится скала, называемая местными жителями Чертовым утесом. Еще 15 минут ходу, и вы
подходите к морю. Читатель поймет то радостное настроение, которое нас охватило. Мы сели на камни и с наслаждением стали смотреть, как бьются волны о
берег.
От зверовой фанзы река Лефу начала понемногу загибать
к северо-востоку. Пройдя еще 6 км, мы
подошли к земледельческим фанзам, расположенным на правом
берегу реки, у подножия высокой горы, которую китайцы называют Тудинза [Ту-дин-цзы — земляная вершина.].
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно
подошел к реке. На
берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
На карте Сусуя своими верховьями
подходит к реке Найбе, впадающей в Охотское море, и вдоль этих обеих рек, почти по прямой линии от Анивы до восточного
берега, протянулся длинный ряд селений, которые соединены непрерывною дорогой, имеющею в длину 88 верст.
Американские китобои, промышляющие в Охотском море, редко
подходят к Сахалину, и еще реже случается, чтобы они
подходили именно в то время, когда на пустынном восточном
берегу находятся беглые.
В это время уже не трудно подъезжать
к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее
подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста,
берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда не садится с селезнем на открытых местах, а всегда в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной травы: ей надобно обмануть селезня, несмотря на его бдительность: надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и на свободе начать свое великое дело, цель,
к которой стремится все живущее.
К такой огромной стае, сидящей всегда на открытой поверхности воды или на голых и пологих
берегах, ни подъехать, ни
подойти, ни подкрасться не возможно.
Надобно отыскивать благоприятную местность, из-за которой было бы подкрасться
к ним поближе. Местность эта может быть: лес, кусты, пригорок, овраг, высокий
берег реки, нескошенный камыш на прудах и озерах. Нечего и говорить, что стрелять надобно самою крупною дробью, безымянной, даже не худо иметь в запасе несколько картечных зарядов, чтоб пустить в стаю гусей,
к которой ни
подойти, ни подъехать, ни подкрасться в меру нет возможности.
Однако холод давал себя чувствовать. Мы поплыли дальше и не успели сделать десятка ударов веслами, как
подошли к песчаной косе. Волны с шипением взбегали на пологий
берег и беззвучно отходили назад.
Мелькнула было надежда, что нас с сестрицей не возьмут, но мать сказала, что боится близости глубокой реки, боится, чтоб я не подбежал
к берегу и не упал в воду, а как сестрица моя
к реке не
подойдет, то приказала ей остаться, а мне переодеться в лучшее платье и отправляться в гости.
Он скорыми шагами
подошел к речке. Она была черна. По волнам перебегали какие-то длинные, фантастические, уродливые тени.
Берег, где стоял Александр, был мелок.
По преданию известно, что Моховые озера были некогда глубокими лесными круглыми провалами с прозрачною, холодною, как лед, водою и топкими
берегами, что никто не смел близко
подходить к ним ни в какое время, кроме зимы, что будто бы
берега опускались и поглощали дерзкого нарушителя неприкосновенного царства водяных чертей.
Старинному преданию, не подтверждаемому новыми событиями, перестали верить, и Моховые озера мало-помалу, от мочки коноплей у
берегов и от пригона стад на водопой, позасорились, с краев обмелели и даже обсохли от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав, покрылась кочками, кустами и даже сосновым лесом, уже довольно крупным; один провал затянуло совсем, а на другом остались два глубокие, огромные окна,
к которым и теперь страшно
подходить с непривычки, потому что земля, со всеми болотными травами, кочками, кустами и мелким лесом, опускается и поднимается под ногами, как зыбкая волна.
Капитан тотчас записал в корабельный журнал, что произошло, но
к острову не стал
подходить, потому что увидел множество рифов, а по
берегу — отвес, без бухты и отмели.
Было уже совсем темно, когда дядя Ерошка и трое казаков с кордона, в бурках и с ружьями за плечами прошли вдоль по Тереку на место, назначенное для секрета. Назарка вовсе не хотел итти, но Лука крикнул на него, и они живо собрались. Пройдя молча несколько шагов, казаки свернули с канавы и по чуть заметной тропинке в камышах
подошли к Тереку. У
берега лежало толстое черное бревно, выкинутое водой, и камыш вокруг бревна был свежо примят.
Вечереет. Снежок порошит.
Подходим к заводу. Это ряд обнесенных забором по
берегу Волги, как раз против пароходных пристаней, невысоких зданий.
На другой же день можно было видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на
берегу ручья. Глеб, который не без причины жаловался на потерянное время — время
подходило к осени и пора стояла, следовательно, рабочая, — вышел
к лодкам, когда на бледнеющем востоке не успели еще погаснуть звезды. За час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
Глеб и сын его
подошли к избушке; осмотревшись на стороны, они увидели шагах в пятнадцати дедушку Кондратия, сидевшего на
берегу озера. Свесив худощавые ноги над водою, вытянув вперед белую как лунь голову, освещенную солнцем, старик удил рыбу. Он так занят был своим делом, что не заметил приближения гостей: несколько пескарей и колюшек, два-три окуня, плескавшиеся в сером глиняном кувшине, сильно, по-видимому, заохотили старика.
Как только шаги стариков замолкли на
берегу озера, Ваня приподнял голову, тряхнул кудрями, встал со скамьи,
подошел к тому месту, где виднелось зеркальце, и отдернул занавеску.
При всем том, как только челнок мужа коснулся
берега, она
подошла к самому краю площадки. Взгляд мужа и движения, его сопровождавшие, невольно заставили ее отступить назад: она никогда еще не видела такого страшного выражения на лице его. Дуня подавила, однако ж, робость и, хотя не без заметного смущения, передала мужу приказание тестя.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с
берега, точно тихонько толкая в море, — там он
подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его. Барка тотчас сорвана и летит по ветру, иногда вверх килем, а вы — в воде. Это случается в одну минуту, вы не успеете выругаться или помянуть имя божие, как вас уже кружит, гонит в даль. Разбойник честнее этого ветра. Впрочем — люди всегда честнее стихии.
Когда мы
подходили к Молокову, заплавни не действовали: пружины были сломаны, и брусья лежали на
берегу.
Другой из новоприбывших
подошел усталым шагом
к берегу, и тотчас же над рекой раздалось громко, протяжно...
Лодка была на середине, когда ее заметили с того
берега. Песня сразу грянула еще сильнее, еще нестройнее, отражаясь от зеленой стены крупного леса,
к которому вплоть
подошла вырубка. Через несколько минут, однако, песня прекратилась, и с вырубки слышался только громкий и такой же нестройный говор. Вскоре Ивахин опять стрелой летел
к нашему
берегу и опять устремился с новою посудиной на ту сторону. Лицо у него было злое, но все-таки в глазах проглядывала радость.
К берегу торопливою походкой приближался со стороны села мужчина лет сорока пяти, в костюме деревенского торговца, с острыми, беспокойными глазами. Ветер развевал полу его чуйки, в руке сверкала посудина с водкой.
Подойдя к нам, он прямо обратился
к Тюлину...
Говорят, за час до прихода он будет еще «кричать» где-то, на одной из вышележащих пристаней, но когда часа через три, пошатавшись по селу и напившись чаю, я
подхожу опять
к берегу, о пароходе ничего не известно.
Я тоже улегся рядом со спящими ветлугаями, любуясь звездным небом, начинавшим загораться золотыми отблесками подымавшейся за холмами луны. А с горы, тихо поскрипывая, спускался опять запоздалый воз,
подходили пешеходы и, постояв на
берегу или безнадежно выкрикнув раза два лодку, безропотно присоединялись
к нашему табору, задержанному военною хитростью перевозчика Тюлина.
Один молодцеватый, с окладистой темнорусой бородою купец, отделясь от толпы народа, которая теснилась на мосту, взобрался прямой дорогой на крутой
берег Москвы-реки и, пройдя мимо нескольких щеголевато одетых молодых людей, шепотом разговаривающих меж собою,
подошел к старику, с седой, как снег, бородою, который, облокотясь на береговые перила, смотрел задумчиво на толпу, шумящую внизу под его ногами.
Польской генерал подозвал купца и пошел вместе с ним впереди толпы, которая, окружив со всех сторон Наполеона, пустилась вслед за проводником
к Каменному мосту. Когда они
подошли к угловой кремлевской башне, то вся Неглинная, Моховая и несколько поперечных улиц представились их взорам в виде одного необозримого пожара. Направо пылающий железный ряд, как огненная стена, тянулся по
берегу Неглинной; а с левой стороны пламя от догорающих домов расстилалось во всю ширину узкой набережной.
Я встал, надеясь заглянуть внутрь и увидеть, что она там показывает, как был поражен неожиданным шествием ко мне Эстампа. Он брел от
берегов выступа, разгоряченный, утирая платком пот, и, увидев меня, еще издали покачал головой, внутренно осев; я
подошел к нему, не очень довольный, так как потерял, — о, сколько я потерял и волнующих слов, и подарков! — прекратилось мое невидимое участие в истории Молли.
Помню, что я потом приподнялся и, видя, что никто не обращает на меня внимания,
подошел к перилам, но не с той стороны, с которой спрыгнул Давыд:
подойти к ней мне казалось страшным, — а
к другой, и стал глядеть на реку, бурливую, синюю, вздутую; помню, что недалеко от моста, у
берега, я заметил причаленную лодку, а в лодке несколько людей, и один из них, весь мокрый и блестящий на солнце, перегнувшись с края лодки, вытаскивал что-то из воды, что-то не очень большое, какую-то продолговатую темную вещь, которую я сначала принял за чемодан или корзину; но, всмотревшись попристальнее, я увидал, что эта вещь была — Давыд!
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он
подходил, склонялся
к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на
берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих вод, хотя человек, не привыкший
к степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза в ту сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий овраг; его
берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне оврага, если
подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у
берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
Мы прошли Перекоп и
подходили к Яйле. Я мечтал о южном
береге Крыма, князь, напевая сквозь зубы странные песни, был хмур. У нас вышли все деньги, заработать пока было негде. Мы стремились в Феодосию, там в то время начинались работы по устройству гавани.
Припоминая стародавние русские поговорки, вроде «неровён час», «береженого Бог
бережет», «плохо не клади» и проч., и видя, что дачная жизнь, первоначально сосредоточенная около станции железной дороги, начинает
подходить к нам все ближе и ближе (один грек приведет за собой десять греков, один еврей сотню евреев), я неприметно стал впадать в задумчивость.